Вот несколько отрывков...

- Где вы берете сюжеты для своих книг?
- Самый распространенный вопрос, и труднее всего на него ответить. Иногда хочется сказать: где наклонилась, там и подобрала. Но это и правда, и неправда. О чем бы ни рассказывал писатель, история его жизни и история его души - единственный сюжет, который он пишет, пока дышит. И уверяю вас, не шутя: есть писатели, которые много бы отдали за возможность описать свои похороны.

- Вы считаете, человека можно обучить писательскому мастерству?
- Нет, конечно. Это все равно, что учить ребенка ходить, объясняя - какой ногой и как ступать. Но образовать его, обучить каким-то расхожим приемам ремесла - можно вполне... В Литературном институте... вел семинар Михаил Светлов. На первом занятии Светлов велел каждому студенту-новичку прочесть по одному своему стихотворению. Пока ребятки завывали, Михаил Аркадьевич сидел, дремал... Когда отчитал свои вирши последний студент, Светлов открыл глаза и сказал: "Ну, поэтов из вас не выйдет, а стихотворцев я из вас сделаю. Стоить это будет недорого: бутылку водки".

- Скажите, Дина, эта даже не реалистичность, а знакомость персонажей - Ваш фирменный ход? особый прием мастера? Или так получается, и все тут?
- "Так получается, и все тут" - это несбыточная мечта юного графомана, такая греза о Музе, которая явится, погладит по макушке, мимоходом наваяет тебе шедевр - "и все тут". В реальности это семнадцатый вариант диалога, от которого тебя с утра тошнит, и который завтра все равно переделываешь в восемнадцатый раз. Персонажи очень взыскательно относятся к тому, сколько времени ты им посвящаешь: "Ах, ты занималась моей походкой две минуты? Не пойду. Или пойду так, чтоб читатель не поверил ни единому шагу".

- Читателей всегда волнует, каково соотношение правды и вымысла в книге. Есть ли у героев реальные прототипы? Ведь, вскрывая нарывы, поневоле причиняешь боль. Случалось ли сталкиваться с обидой и непониманием со стороны прототипов?
- Обида? Не понимание? А судебный иск тысяч на 250 шекелей - не хотите ли? А тьма тьмущая денег, ухлопанная на адвоката, который должен доказать, что ты не верблюд? Хотя сам-то ты уж точно знаешь, что - верблюд, верблюд, да что там верблюд, - волк, шакал, гиена!
Ведь это особый природный процесс - создание иной реальности, художественного произведения. Ну, казалось бы: что тебе стоит изменить внешность героя, чтоыб он резко отличался от прототипа, тем более, что в тексте герой все равно всегда получается совсем иным? Поменять ему имя, биографию, пол, наконец?!
Увы, это почти наверняка убьет вещь в зародыше, поскольку на первом этапе создания текста, пока герой не зажил своей собственной жизнью, он соединен с прототипом живой и тонкой нитью примет облика, деталей биографии, звучания имен...
Действие пьесы Гоголя "Ревизор" происходит в городе, если не ошибаюсь, Устюг. Говорят, чиновники себя узнали, был скандал... Ну, и кому это сейчас интересно? С внутренним трепетом надо не писателем становиться, а няней в детском саду. Писатель - человек тяжелый, необходительный, и дело имеет с инструментом тяжелым, острым, опасным - как каменщик. Работает - искры сыплются. К тому же, так называемый прототип, сверяя внешность и примеряя одежды героя, слишком много берет на себя, слишком нагличает: персонаж всегда его острее, рельефней, значительней и поучительней. Поскольку он - литература... Правда не в буквализме, а в подлинности ощущений. В моей книге "Несколько торопливых слов любви" есть новелла о моей сестре - "Альт перелетный". Сестра позвонила из Бостона нашей маме и сказала: "Все врет, все врет! Ни одного слова правды!" Мама прочитала новеллу и сказала мне: "Я проплакала целую ночь. Все - чистая правда".

...С точки зрения обывателя, подобный ход, разумеется, верх неприличия, даже подлость. С точки зрения писателя, не дело даже задумываться над тем, прав он или не прав. Он просто орудие. И надо быть готовым, что от тебя отвернуться близкие, что, в конце концов, ты останешься одиноким, как желтый огурец в осеннем поле. И не бояться. Ничего не бояться.
"Страх писателя грозит потерей квалификации" - говорил Михаил Зощенко.

...Помню, реакция многих "заинтересованных" читателей на мой, достаточно острый, бурлескный роман-комикс "Синдикат" была: "Очень зло написано". Наверное... В таких случаях я обычно смиренно добавляю, что сама являюсь первым объектом собственной безжалостной насмешки. Правда, это мало кого успокаивает...

- Гуляя по Интернету, набрела на смущенное признание некой чатланки в том, что вот, мол, читает она сейчас Дину Рубину, да простит ее "серьезная читающая публика". Жаль бедолажку, не простят, наверное. И все-таки, что в литературе - серьезно, что нет, с Вашей точки зрения?
- А знаете, эту извиняющуюся даму можно понять. Во всяком случае, она вполне объяснима. есть читатели, уверенные, что "серьезная" литература должна быть тяжеловестной, труднопродираемой, с "мислями", как говорила моя бабушка, и уж, конечно, без всякого там "хохмачества". наличие юмора в творческой палитре автора, а тем более, таких редких красок, как гротекс, сарказм, игра, довольно часто воспринимается шутовством, чем-то несерьезным, не стоящим внимания. Спросите у нее - "серьезный" ли писатель Зощенко, она вероятно, будет страшно удивлена и назовет его юмористом. А ведь Зощенко - писатель трагический.
На мой взгляд в литературе серьезно то, что отлично сделано с мастеровой точки зрения, что, к тому же, долго не отпускает читателя, заставляя мысленно возвращаться и возвращаться к уже прочитанной книге.

- Ваш довольно свободный язык приправлен крепкими словечками.. Во всяком случае, Вы никогда этого не отрицаете.
- А как же, я "употребляю", как говорили на Руси степенные алкоголики... Насчет особых таких белоснежных пуристов русской словестности... Бывае, мне на выступлениях приходят записки: "Ну что ж вы, прям, как Губерман! А еще женщина..." Тут хорошо вовремя про Бунина ввернуть, Ивана Алексеевича, великого стилиста, который был собирателем и грамотным "пользователем" ненормативной, как жеманно сейчас выражаются, лексики. Однажды в Париже он на такси куда-то опаздывал, и сидя позади шофера, в ярости страшно матерился. Шофер, из русских офицеров, слушал-слушал, наконец, оборачивается и говорит: "Ну, вот что, господин хороший! Я пять лет на флоте прослужил, но такого мне слышать еще не приходилось!" На что Бунин воскликнул: "А вы как полагали, милостивый государь! Я - почетный член Русской академии изящной словестности!"

...Для работы прозаику необходим покой и воля, а также энное количество денег, чтоб было чем за электричество платить. Любовь только поэтам - друг и кормилица. Они если и потеряют строфы, что накатали утром в подъезде, то помнят их наизусть. А нам, прозаикмм, это - стихийное бедствие, тайфун, понимаете? У нас такое дело - без железной дисциплины ни черта не напишешь.

...Не относитесь так серьзно к литературным текстам, это не боговдохновенная Библия. Мало ли что писателю взбредет в голову вспомнить!? Хороший писатель всегда врун в самом ослепительном смысле этого слова.

...Что такое реализованность, в конце концов? Вполне реализованные люди кончают с собой. Любой человек, состоявшийся в профессии и в личной жизни, выкатит столько своих внутренних проблем, что психоаналитик будет долго-долго в них разбираться.

- Как вы выходите из состояния отчаяния, стрессов, из тоннеля "Я в кризисе, душа нема... Погашены мои заводы..."?
- Да все тот же старый способ: матушка-работа... Начинаешь, когда "погашены заводы", потом шаг за шагом раскочегариваешь угли, эх, дубинушка, с утра и до вечера.... и глядишь - денек на четвертый-пятый "зеленая сама пойдет". Другого рецепта нет, к сожалению.

- Какой девиз, цитата, слово отражает Ваше настоящее?
- Все тот же вечный девиз моей жизни: "К завтрашнему дню - срочно!"

- И, наконец: Ваш любимый еврейский анекдот?
- Пожалуй вот этот:
"По ночному местечку пронесся погром. наутро Федор проходит мимо скобяной лавки, на дверях которой погромщики распяли его соседа Хаима.
- Хаим, тебе больно? - спрашивает он.
- Нет, - отвечает полуживой Хаим. - Только когда смеюсь".